| Форма входа
|
|
| МЕНЮ САЙТА |
| | Старые страницы
|
|
| Новые страницы
|
|
| Книги
|
|
| Фоторепортаж
|
|
| Здоровье
|
|
| Мой баннер |
|
| Статистика |
 Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0
|
|
17.06.2013 3.Приключения солдата Ивана Чонкина
|
11
В этот день Чонкин успел переделать кучу дел. Натаскал воду, наколол дров, накормил отрубями кабана Борьку и сварил обед для себя и для Нюры. После этого он обычно, как был, в Нюрином переднике садился к окошку и, подперев голову рукой, поджидал Нюру. А другой раз, чтобы время быстрее текло, садился к окну с вышиванием. Посмотреть на солдата, который сидит в женском переднике у окна да еще занимается вышиванием, смех, но что делать, если Чонкину нравилось вышивать? Интересно ему было, когда из разноцветных крестиков складывалось изображение петуха, или розы, или еще чего-нибудь. Сейчас он тоже начал вышивать, но работа не клеилась, мысли о неопределенности его положения отвлекали.
Несколько раз он выходил на крыльцо поговорить с Гладышевым, но того не было, а зайти к нему домой, беспокоить Чонкин стеснялся, тем более что до этого ни разу не заходил. Чтобы как-то убить время, занялся более тупой, чем вышивание, работой -- вымыл полы. Грязную воду вынес за калитку и выплеснул на дорогу.
Девочка лет пяти в цветастом ситцевом платье играла возле забора с кабаном Борькой: сняла с головы шелковый бантик и повязала Борьке на шею. Борька вертел шеей, пытаясь разглядеть бантик, но это ему не удавалось. Увидев Чонкина, девочка поспешно сняла бантик с Борьки и зажала в руке.
-- Ты чья будешь, девочка?-- спросил Иван.
-- Я-то Килина, а ты чей?
-- А я сам свой,-- усмехнулся Иван.
-- А я папина и мамина,-- похвасталась девочка.
-- А кого ты больше любишь -- папу или маму?
-- Сталина,-- сказала девочка и, смутившись, убежала.
-- Ишь ты, Сталина.-- Глядя ей в след, Чонкин покачал головой.
Впрочем, Сталина он по-своему тоже любил.
Помахивая пустым ведром, направился он назад к дому, и
в это время на свое крыльцо вылез Гладышев, взлохмаченный,
с красными полосками на щеке.
-- Слышь, сосед!-- обрадовался Чонкин.-- А я тебя тут дожидаю уже более
часу, куда это, слышь, думаю, запропал?
-- Соснул я малость,-- смущенно сказал Гладышев, потягиваясь и зевая.--
После обеда книжку прилег почитать по части селекции растений, а оно, вишь, разморило. Жара-то какая стоит, прямо наказание. Не будет дождя, так все чисто попалит.
-- Слышь, сосед,-- сказал Чонкин,-- хошь табачку? У меня самосад крепкий, аж в горле дерет. Нюрка вчера на рынке в Долгове купила. -- Он отогнул передник, достал из кармана масленку из-под ружейного масла, набитую табаком, и газету, сложенную книжечкой.
Табак для здоровья- вреднейшее дело,-- изрек Гладышев, подходя к жердевому забору, разделявшему два огорода. Ученые подсчитали, что капля никотина убивает лошадь. Однако, от угощения отказываться не стал. Закурил, закашлялся. -- Да уж табачок-крепачок,-- одобрил он.
-- Табачок самсон, молодых на это дело, стариков на сон,-- поддержал Чонкин.-- А у меня к тебе, слышь, сосед, дело есть небольшое.
-- Какое ж дело?-- скосил на него глаза Гладышев.
-- Да дело-то зряшное, ерунда совсем.
-- Ну, а все-таки?
-- Да так, не стоит даже и говорить.
-- Ну, а не стоит -- не говори,-- рассудил Гладышев.
-- Это, конечно, правильно,-- согласился Чонкин.-- Но, с другой
стороны, как же не говорить? Прислали меня сюда на неделю, и сухой паек на неделю, а прошло уже полторы, а меня не берут. И опять же насчет сухого пайка никакого известия. Значит, я что же, выходит, должон жить за счет бабы?
-- Да, это нехорошо,-- сказал Гладышев.-- Ты теперь называешься Альфонс.
-- Ну, это ты брось,-- не согласился Чонкин.-- Ты, слышь, жену свою как хошь называй, хоть горшком, а меня зови по-прежнему Ваней. Так вот я тебе к чему говорю. Письмишко надо составить к моему командиру, что я есть и как мне быть дальше. Ты-то человек грамотный, а я вообще-то буквы понимаю, а пишу плохо. В школе еще кой-как кумекал, а потом в колхозе и в армии все на лошади да на лошади знай тяни вожжу то вправо, то влево, а грамоты там никакой и не нужно.
-- А расписываться умеешь?-- спросил Гладышев.
-- Нет, это-то я могу. И читать, и расписываться. Я, слышь, знаешь, как расписываюсь? Сперва пишу "И", потом "Ч", потом кружочек, и дальше все буква к букве, и в конце такую черточку с вывертом, и на всю страницу от края до края. Понял?
-- Понял,-- сказал Гладышев.-- А бумага, чернила у тебя есть?
-- А как же,-- сказал Иван.-- Нюрка-то, она почтальоншей работает. Тоже работа, тебе скажу, не для каждого. Голову надо большую иметь.
-- Ну ладно,-- наконец согласился Гладышев,-- пошли к тебе, а то у меня там баба с дитем, будут мешать. А это дело серьезное, тут надо писать политически выдержанно.
Через час политически выдержанный документ был составлен Выглядел он так: Командиру батальона тов. Пахомову от рядового красноармейца тов. Чонкина Ивана
Р А П О Р Т
Разрешите доложить, что за время Вашего отсутствия и моего присутствия на посту, а именно по охране боевой техники самолета, никаких происшествий не случилось, о чем сообщаю в письменном виде. А также разрешите доложить, что воспитанный в духе беззаветной преданности нашей Партии, Народу и лично Великому Гению тов. Сталину И.В., я готов и в дальнейшем беспрекословно служить по защите нашей Социалистической Родине и охране её Границ, для чего прошу выдать мне сухой паек на неопределенное время, а также недополученный мною комплект обмундирования. В моей просьбе прошу не отказать. К сему остаюсь...
Складно,-- одобрил Чонкин сочинение Гладышева и поставил свою подпись, как обещал, через всю страницу. Гладышев написал ещё и адрес на приготовленном Чонкиным конверте без марки и ушел довольный.
Чонкин положил конверт на стол, взял растянутую на пяльцах салфетку и сел к окошку. За окном было уже не так жарко, солнце клонилось к закату. Скоро должна была прийти Нюра, кабан Борька поджидал её уже на бугре за деревней.
12
Привязав лошадь у Нюриной калитки, председатель Голубев поднялся на крыльцо. Нельзя сказать, чтобы он при этом сохранял полное присутствие духа, скорее наоборот, он входил в Нюрин дом, испытывая ,примерно, такое волнение, как входя к первому секретарю райкома. Но он еще по дороге решил, что войдет, и сейчас не хотел отступать от этого своего решения. Постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, открыл её. Чонкин при его появлении испуганно и растерянно шарил глазами по комнате, ища, куда бы сунуть пяльцы.
-- Рукоделием занимаетесь?-- спросил председатель вежливо, но
подозрительно.
-- Чем бы ни занимался, лишь бы не заниматься,-- сказал Чонкин и бросил пяльцы на лавку.
-- Это верно,-- сказал председатель, топчась у дверей и не зная, как продолжить разговор.
-- Так, так,-- сказал он. -- Так не так, перетакивать не будем,-- пошутил в ответ Чонкин. "Все вокруг да около, уводит в сторону",-- отметил про себя председатель и решил пощупать собеседника с другого конца, затронуть вопросы внешней политики.
-- В газетах пишут,-- осторожно сказал он, подходя ближе к столу,-- немцы обратно Лондон бомбили.
-- В газетах чего не напишут,-- уклонился Чонкин от прямого ответа.
-- Как же так,-- схитрил Голубев.-- В наших газетах чего зря не напишут.
-- А вы по какому делу?-- спросил Чонкин, чувствуя какой-то подвох.
-- А ни по какому,-- беспечно сказал председатель.-- Просто зашел посмотреть, как живёте. Донесение пишете? спросил он, заметив на столе конверт с воинским адресом.
-- Да так пишу, что ни попадя.-- "До чего же умный человек!-- мысленно восхитился председатель.-- И с этой стороны к нему подойдешь, и с другой, а он все равно ответит так, что ничего не поймешь. Небось, высшее образование имеет. А может, и по-французски понимает".
-- Кес кесе,-- сказал он неожиданно для самого себя единственные французские слова, которые были ему известны.
-- Чего?-- Чонкин вскинул на него испуганные глаза и замигал
покрасневшими веками.
-- Кес кесе,-- упрямо повторил председатель.
-- Ты чего это, чего? Чего говоришь-то?-- забеспокоился Чонкин и в волнении заходил по комнате. --Ты, слышь это, брось такие слова говорить. Ты говори, чего надо, а так нечего. Я тебе тут тоже не с бухты-барахты.
-- Я и вижу, не с бухты-барахты,-- решил наступать председатель.-- Установили тут наблюдение. Дураки-то, думаете, не поймут. А дураки нынче тоже умные стали. Мы все понимаем. Может, у нас чего и не так, да не хуже, чем у других. Возьмите хоть "Ворошилова", хоть "Заветы Ильича" везде одна и таже картина. А то, что прошлый год сеяли по мерзлой земле, так это ж по приказу. Сверху приказывают, а колхозник за всё отдувается. Не говоря уже о председателе. А вы тут на самолетах летаете, пишете!-- кричал он, распаляясь все больше и больше.-- Ну и пишите, чего хотите. Напишите, что председатель колхоз развалил, напишите, что пьяница. Я сегодня вот выпил и от меня пахнет.
Он наклонился к Чонкину и дыхнул ему прямо в нос. Чонкин отшатнулся.
-- Да я-то чего,-- сказал он, оправдываясь.-- Я ведь тоже не так просто, а по приказу.
-- Так бы сразу и сказал - по приказу, -- даже как бы обрадовался председатель.-- А то сидит тут, как мышь, бабой замаскировался. А какой приказ-то? Партбилет положить? Положу. В тюрьму? Пожалуйста, пойду. Лучше уж тюрьма, чем такая жизнь. Детишек у меня шестеро, каждому по сумке и побираться по деревням. Как-нибудь прокормятся. Пиши!
Напоследок он хлопнул дверью и вышел. Только на улице он понял всё, что натворил, понял, что теперь-то ему уж, точно, не сдобровать.
"Ну и пусть,-- думал он зло, отвязывая лошадь,-- лучше уж сразу, чем каждый день ждать и дрожать от страха. Пусть будет, что будет".
В правлении его ожидал счетовод Волков с финансовым отчетом. Председатель подписал этот отчет, не глядя , испытывая мстительное
наслаждение: Пусть там даже напутано что-нибудь теперь все равно. После этого он распорядился, чтобы Волков подготовил денежный документ на краски и кисти для диаграммы, о которой говорил ему Борисов, и отпустил счетовода. Оставшись один, он немного пришел в себя и стал раскладывать лежавшую на столе груду бумаг.
Здесь не было никакого порядка, и теперь председатель решил разложить бумаги в отдельные кучки в зависимости от их назначения. Он разложил входящие в одну кучу, а исходящие (которые, однако, не были отправлены) в другую. Отдельно сложил финансовые документы, отдельно заявления колхозников. В это время внимание его привлек разговор, который он услышал за перегородкой, отделявшей его кабинет от коридора.
-- Когда первый раз в камеру входишь, тебе под ноги кладут чистое полотенце.
-- Зачем?
-- А затем. Если ты первый раз, ты через то полотенце переступишь. А если ты вор в законе, то вытрешь об него ноги и в парашу.
-- Так ведь жалко полотенце.
-- Себя жальчее. Если ты через полотенце переступишь, тут тебе начнут делать... забыл, как называется это слово... во вспомнил, посвящение.
-- Это еще чего?
-- Для начала пошлют искать пятый угол. Это тебе понятно?
-- Это понятно.
-- Потом парашютный десант.
-- Какой там в камере парашютный?
-- Ты слушай...
Голубева этот разговор страшно заинтересовал. И он принял его близко к сердцу. Он даже подумал, что, может быть , не зря подслушал. Может быть, в скором времени ему эти сведения пригодятся. Голоса ему были знакомы. Голос того, кто спрашивал, принадлежал Николаю Курзову. Голос отвечавшего был тоже знаком, но чей он, Голубев не мог вспомнить, как ни старался.
-- Парашютный десант делается так. Тебя берут за руки за ноги и спиной об пол бросают три раза.
-- Так ведь больно,-- сказал Курзов.
-- Там тебе не санаторий,-- пояснил рассказчик.
-- Ну, потом ты уж вроде как свой и вместе с другими участвуешь в выборах.
-- Разве и там бывают выборы?
-- Выборы бывают даже на поле. Там выбирают старосту. Один между коленок зажимает билетик с фамилией. Другие по очереди с завязанными глазами и руками подходят и вытаскивают билетик зубами...
-- Ну, это можно,-- довольно сказал Курзов.-- Ничего страшного.
-- Страшного, конечно, ничего. Только когда твоя очередь подходит, тебе вместо коленок голый зад подставляют.
Председатель был человек брезгливый, и он поморщился. Ему захотелось узнать, кто же это все так интересно рассказывает, и он вышел в коридор, вроде бы для того, чтобы заглянуть в бригадирскую. На длинной скамейке под стенгазетой сидели сидели Николай Курзов и Леша Жаров, которого три года назад посадили на восемь лет за то, что он украл на мельнице мешок муки. Увидев председателя, Леша поспешно поднялся и стащил с головы картуз с оторванным козырьком, обнажив стриженую с начавшими отрастать волосами голову.
-- Здрасьте, Иван Тимофеевич,-- сказал он таким тоном, каким говорят обычно люди после долгой разлуки.
-- Здравствуй,-- хмуро сказал председатель, как будто видел Лешу только вчера. --Освободился?
-- Выскочил досрочно, --сказал Леша.-- По зачетам.
-- Ко мне, что ли?
-- До вас, согласился Леша.
-- Ну, заходи.
Леша пошел за председателем в кабинет, ступая осторожно своими потертыми бутсами, как будто боялся кого-нибудь разбудить. Он подождал, пока председатель сядет на свое место, и только после этого сам сел на краешек табуретки по другую сторону стола.
-- Ну, что скажешь? --помолчав, хмуро спросил председатель.
-- На работу до вас проситься пришел, Иван Тимофеевич,-- почтительно сказал Жаров, в волнении растягивая картуз на колене. Председатель задумался.
-- На работу, значит? -- сказал он.-- А какую я тебе могу дать работу? Ты, Жаров, зарекомендовал себя не с хорошей стороны. Вот мне на МТФ человек нужен. Я бы тебя послал, так ведь ты молоко воровать будешь.
-- Не буду, Иван Тимофеевич, пообещал Леша.-- Вот чтоб мне провалиться на этом месте , не буду.
-- Не зарекайся,-- махнул рукой Голубев.-- Тебе божиться, что дурному с горы катиться. Прошлый раз сколько я тебе говорил: "Смотри, Жаров, нехорошо себя ведешь. Доиграешься". Говорил я тебе или нет?
-- Говорили,-- подтвердил Жаров.
-- Вот "говорили". А ты мне что говорил? Ничего, мол, переживем. Вот тебе и ничего.
-- Напрасно вы старое поминаете, Иван Тимофеевич, -- проникновенно сказал Леша и вздохнул глубоко. --Я ваши слова в лагере вспоминал часто. Помню, сидели мы раз за обедом, и как раз дали нам компот...
-- Неужто и компот дают? -- заинтересованно спросил председатель.
-- Это где какой начальник. Один голодом морит, а другой, если хочет, чтобы план выполняли, и накормит тебя, и оденет потеплее, только работай на совесть.
-- Есть, значит, и хорошие начальники? -- с надеждой переспросил председатель и подвинул к Жарову пачку папирос "Дели".
-- Кури. Ну, а как там в смысле массовых мероприятий?
-- Этого сколько хочешь,-- сказал Леша.-- Кино, самодеятельность, баня раз в десять дней. Самодеятельность получше, чем у нас в городе. Там у нас был один народный артист, два заслуженных, а простых я и не считал. Вообще народу грамотного сидит... -- Леша понизил голос...-- бессчетно. Был у нас один академик. Десятку дали. Хотел испортить кремлевские куранты, чтоб они на всю страну неправильно время показывали.
-- Да ну? -- Председатель недоверчиво посмотрел на Лешу.
-- Вот те и ну. Вредительства, скажу тебе, Иван Тимофеевич, у нас полно. Вот, к примеру, ты куришь папироски, вот эти "Дели", а в них тоже вредительство.
-- Да брось ты, -- сказал председатель, но папироску изо рта вынул и посмотрел на нее с подозрением. -- Какое же здесь может быть вредительство? Отравлены, что ль?
-- Хуже,-- убежденно сказал Леша.-- Вот можешь ты мне расшифровать слово "Дели"?
-- Чего его расшифровывать? "Дели" значит Дели. Город есть такой в Индии.
-- Эх, -- вздохнул Леша,-- а еще грамотный. Да, если хочешь знать, по буквам "Дели"- значит Долой Единый Ленинский Интернационал.
-- Тише ты,-- сказал председатель и посмотрел на дверь.-- Это, знаешь, нас с тобой не касается. Ты мне лучше насчет бытовых условий объясни.
Потом в кабинет, не дождавшись своей очереди, вошел Николай Курзов. Утром ему надо было ехать на лесозаготовки, и он просил председателя выписать ему два килограмма мяса с собой.
-- Завтра придешь, сказал председатель.
-- Как же завтра,-- сказал Николай.-- Завтра мне уже чуть свет отправляться надо на поезд.
-- Ничего, отправишься послезавтра. Я справку дам, что задержал тебя. -- Он подождал, пока дверь за Николаем закрылась, и нетерпеливо повернулся к Леше:
-- Давай рассказывай дальше.
Баба Дуня, которая отрабатывала минимум трудодней, дежуря у продуктового склада, видела, что в председательском окне свет не гас до часу ночи. Председатель всё расспрашивал Лешу насчет условий жизни в лагере, и по Лёшиному рассказу выходило, что жизнь там не такая уж страшная. Работают по девять часов, а здесь ему приходится крутиться от зари до зари. Кормят три раза в день, а здесь не каждый день и два раза успеешь поесть. Кино здесь он уже с полгода не видел. Расставаясь, он пообещал Лёше приличную работу.
-- Пойдешь пока пастухом,-- сказал он.-- Будешь пасти общественный скот. Оплата, сам знаешь, пятнадцать рублей с хозяина и от колхоза- пятьдесят соток в день. Кормежка по домам. Неделю у одних, неделю у других. Поработаешь пастухом, пообсмотришься, потом, может, подыщем что поприличнее.
В этот день председатель вернулся домой в хорошем настроении. Он погладил по головкам спящих детей и даже сказал что-то нежное жене, отчего та, не привыкшая к мужниным ласкам, вышла в сени и всплакнула немного. Утерев слезы, она принесла из погреба кринку холодного молока. Иван Тимофеевич выпил почти всю кринку, разделся и лёг. Но ему долго еще не спалось. Он вздыхал и ворочался, вспоминая до мельчайших деталей рассказы Леши Жарова. Но потом усталость взяла свое, и он прикрыл отяжелевшие веки. "И там люди живут",-- подумал он, засыпая.
13
-- Земля имеет форму шара, объяснил как-то Чонкину Гладышев.-- Она постоянно вращается вокруг Солнца и вокруг собственной оси. Мы не чувствуем этого вращения, потому что сами вращаемся вместе с Землей. О том, что Земля вращается, Чонкин слышал раньше. Не помнил, от кого именно, но от кого-то слышал. Он только не мог понять, как на ней держатся люди и почему не выливается вода.
Шла третья неделя пребывания Чонкина в Красном, а из части, где он служил, не было ни слуху ни духу. У него уже прохудился ботинок, а никто не ехал, никто не летел, никто не давал указаний, как быть дальше. Чонкин, конечно не знал, что письмо в часть, которое он отдал Нюре, она не отправила. Надеясь, что начальство забыло о существовании Чонкина, и не желая напоминать о нем даже ценою сухого пайка, она несколько дней носила это письмо в своей брезентовой сумке, а потом , тайком от Ивана, сожгла. Тем временем в мире происходили события, которые непосредственного отношения ни к Нюре, ни к Чонкину пока не имели.
14 июня в ставке Гитлера состоялось совещание по окончательному уточнению последних деталей плана "Барбаросса". Ни Чонкин, ни Нюра никакого представления об этом плане не имели. У них были свои заботы, которые им казались ближе. Нюра, например, за последние дни совсем с лица спала, облезла, как кошка, и еле ноги таскала. Хотя ложились они рано, Чонкин ей спать не давал, будил по нескольку раз за ночь для своего удовольствия, да и еще и днем, только она, уставшая, через порог переступит, он накидывался на нее, как голодный зверь, и тащил к постели, не давая сумку сбросить с плеча. Уж она другой раз пряталась от него на сеновале либо в курятнике, но он и там ее настигал, и не было никакого спасу. Она и Нинке Курзовой жаловалась, а та над ней только смеялась, втайне завидуя, потому что её Николая и раз в неделю подбить на это было не так-то просто. Но в тот самый день, когда уточнялся план "Барбаросса", между Нюрой и Чонкиным произошло недоразумение, да такое, что и сказать неудобно.
Дело было к вечеру, Нюра, вернувшись из района, разнеся почту и уступивши Чонкину дважды, занималась в избе приборкой, а он, чтобы ей не мешать, вышел с топориком на улицу и взялся править забор. Поправит столбик, отойдет с прищуренным глазом, посмотрит и радуется сам на себя: вот, дескать, какой я мастер за что ни возьмусь, всё в руках горит. А Нюра ненароком глянет в окошко и тоже довольна. С тех пор как появился Иван, хозяйство стало приходить постепенно в порядок. И печь не дымит, и дверь закрывается, и коса отбита да наточена. Взять даже такую ерунду, как, железяка, чтобы ноги от грязи очищать, а и та появилась бы разве без мужика? Хороший мужик, плохой ли, надолго ли, ненадолго, а все-таки свой. И приятно не только то, что он тебе по хозяйству поможет, а потом спать с тобой ляжет, приятно само сознание того, что он есть, приятно сказать подруге или соседке при случае: "Мой вчерась крышу перестилал, да ветром его прохватило, простыл малость, пришлось молоком горячим отпаивать". Или даже и так: "Мой-то как зенки зальет, так сразу за ухват либо за кочергу и давай крушить что ни попадя, тарелки в доме целой уж не осталось".
Вот вроде бы жалоба, а на самом деле нет, хвастовство. Ведь не скажешь про него, что паровоз изобрел или атомное ядро расщепил, а хоть что-нибудь сделал, проявил себя, и за то спасибо. Мой! Другой раз попадется такой, что и смотреть не на что: кривой, горбатый, деньги пропивает, жену и детей бьет до полусмерти. Казалось бы, зачем он ей такой нужен? Бросила бы его да и все, а вот не бросает. Мой! Хороший ли, плохой ли, но все же не твой, не ее. Мой! Глянет Нюра в окошко, задумается. Долго ли они живут вместе, а она к нему уже привязалась, сердцем присохла. А стоило ли? Не придется ли вскорости по живому-то отрывать? Неужели снова время придет такое придешь домой, а дома четыре стены. Хоть с той говори, хоть с этой, она тебе не ответит.
Чонкин подровнял последний угловой столбик, отступил с топором на два шага. Хорошо вроде, ровно. Всадил в столбик топор, достал из кармана масленку с махоркой, газетку, закурил, постучал в окошко:
-- Слышь, Нюрка, ты давай прибирай скорее, щась приду, поваляемся.
-- Иди, черт чудной,-- с ласковой грубостью отозвалась Нюра.
-- Сколь можно?
-- А сколь хошь,-- объяснил Чонкин.-- Кабы ты не сердилась, так я хочь бы целые сутки.
Нюра только рукой махнула. Иван отошел от окна, задумался о своей будущей жизни, а когда услыхал рядом с собой чей-то голос, даже испугался, вздрогнул от неожиданности.
-- Слышь, армеец, закурить не найдешь ли?
Он поднял глаза и увидел рядом с собой Плечевого. Плечевой возвращался с рыбалки. В одной руке он держал удочку, в другой прутик с нанизанными на него мелкими рыбешками. Рыбешек было штук десять. Чонкин снова достал махорку с газеткой и, протянув Плечевому, спросил:
-- Ну, как рыбка ловится?
Плечевой прислонил удочку к забору, зажал прут с рыбой под мышкой и, свертывая самокрутку, сказал неохотно:
-- Какая там ноне ловится! Это несчастье одно, а не рыба. Кошке отдам, пущай жрет. Раньше, бывало, щуки на блесну ловились во какие.
Он прикурил от Ивановой цигарки и, коснувшись правой рукой левого плеча, вытянув левую руку, показывая, какие именно были щуки. --А сейчас щуку здесь днем с огнем не найдешь. Караси их, что ли, пожрали. А ты, что ж, с Нюркой живешь? --переменил он ни с того ни с сего разговор.
-- Ага, с Нюркой, -- согласился Иван.
-- И после службы думаешь с ней оставаться?-- допытывался Плечевой.
-- Не решил ещё, -- задумчиво сказал Иван, не зная, стоит ли доверять свои сомнения малознакомому человеку. Вообще, конечно, Нюрка баба справная и видная из себя, но и я ведь тоже ещё молодой, обсмотреться надо сперва что к чему, а потом уж и обзаводиться по закону, в смысле семейной жизни.
-- А на что тебе обсматриваться? -- сказал Плечевой.-- Женись, да и все. У Нюрки все ж таки своя изба и своя корова. Да где ж ты еще такое найдешь?
-- Вообще-то верно...
-- Вот я тебе и говорю, женись. Нюрка -- баба очень хорошая, да, тебе про неё никто плохого не скажет. Она вон сколь ни жила одна, никогда ни с кем не путалась, и мужика у неё отродясь не было. Только с Борькой одним и жила, да.
-- С каким Борькой? -- насторожился Иван.
-- С каким Борькой? А с кабаном ейным, охотно объяснил Плечевой.
Чонкин от неожиданности подавился дымом, закашлялся, бросил цигарку на землю и раздавил ее каблуком.
-- Брось чудить, -- сказал он сердито.-- Какого еще такого кабана выдумал?
Плечевой посмотрел на него голубыми глазами.
-- А чего я тебе сказал? Тут ничего такого и нет. Известно, женщина одинокая, а ей тоже требуется, да. И сам посуди ему уж в обед сто лет, а она его резать не хочет, а почему? Да как же его зарежешь, если, бывало, она в постелю, а он до неё. Накроются одеялом и лежат, как муж и жена. А так кого хошь на деревне спроси, и тебе каждый скажет: лучше Нюрки никого не найти.
Довольный произведенным впечатлением, Плечевой взял удочку и не спеша пошел дальше, попыхивая цигаркой, а Чонкин долго еще стоял с отвалившейся нижней челюстью, провожая Плечевого растерянным взглядом и не зная, как относиться к только что услышанной новости.
Нюра, подоткнув юбку, мыла в избе полы. Распахнулась дверь, на пороге появился Чонкин.
-- Погоди, протру пол,-- сказала Нюра,-- не заметив его возбужденного состояния.
-- Нечего мне годить, сказал он и прошел в грязных ботинках к вешалке, где висела винтовка. Нюра хотела заругаться, но поняла, что Чонкин чем-то расстроен.
-- Ты чего, спросила она.
-- Ничего.-- Он сорвал винтовку и вскрыл затвор, чтобы проверить патроны.
Нюра с тряпкой стала в дверях.
-- Пусти!-- Он подошел с винтовкой в руках и попытался отодвинуть её прикладом, словно веслом.
-- Ты чего это надумал? -- закричала она, заглядывая ему в глаза.-- На что ты ружье берешь?
-- Пусти, сказано тебе. -- Он двинул ее плечом.
-- Скажи зачем? -- стояла на своем Нюра.
-- Ну ладно, -- Чонкин поставил винтовку к ноге и посмотрел Нюре в глаза.-- Что у тебя было с Борькой?
-- Да ты что? С каким Борькой?
-- Известно, с каким. С кабаном. Ты с им давно живешь?
Нюра попыталась улыбнуться. -- Ваня, ты это шутейно, да?
Этот вопрос почему-то совершенно вывел его из равновесия.
-- Я вот тебе дам шутейно! -- Он замахнулся прикладом.-- Говори, стерва, когда ты с ним снюхалась?
Нюра посмотрела на него ошалелым взглядом, как бы пытаясь понять, не сошел ли он с ума. А если нет, значит, она сумасшедшая, потому что ее бедный рассудок не мог охватить смысла того, что было здесь сказано.
-- Господи, что же это такое творится!-- простонала Нюра.
Она выпустила из рук тряпку и, обхватив голову мокрыми руками, отошла к окну. Села на лавку и заплакала тихо, беспомощно, как плачут больные дети, у которых не хватает сил плакать громко. Такой реакции на свои слова Чонкин не ожидал. Он растерялся и, топчась у открытых дверей, не знал, как ему поступить. Потом прислонил винтовку к стене и подошел к Нюре.
-- Слышь, Нюрка, -- сказал он, помолчав,-- ну, если чего и было, я ж ничего. Я его шмальну, и все, и дело с концом. По крайности хоть мясо будет, какое там никакое. А то бегает по двору, как собака, только хлеб зазря переводит.
Нюра все так же плакала, и Чонкин не понял, слышала она его или нет. Он провел своей шершавой ладонью по ее волосам и, подумав, сказал иначе:
-- Ну, а если не было ничего, так ты мне, Нюрка , скажи. Я ведь не со зла, а сдуру. Мне Плечевой бухнул, а я, не подумавши, тоже. Народ ведь у нас, Нюрка, злой, нехороший, и, когда женщина или девушка живет по отдельности, про нее чего только не скажут.
Слова его, однако, успокоения не внесли, а произвели совершенно обратное действие. Нюра закричала дурным голосом, упала на лавку, обхватила ее руками и стала давиться в рыданиях, вздрагивая всем телом. Чонкин в отчаянии забегал перед ней, засуетился, потом упал на колени и, отрывая Нюру от лавки, закричал ей в самое ухо:
-- Слышь, Нюрка, да ты что? Да это я так просто. Да мне никто ничего не говорил, я сам все выдумал просто для шутки. Дурак я, слышь, Нюрка, дурак. Ну, хочешь, ударь меня по голове вот хоть утюгом, только не плачь.
Он и правда схватил стоявший под лавкой утюг и вложил его в Нюрину руку. Нюра утюг отшвырнула, и Чонкин инстинктивно отскочил, иначе ему бы отшибло ноги. Как ни странно, но, бросив утюг, Нюра начала успокаиваться и затихла, только плечи её продолжали вздрагивать. Чонкин побежал в сени и принес ковшик воды. Стуча зубами о железо, Нюра отхлебнула глоток и поставила ковшик на лавку перед собой. Потом села, утерла слезы воротником платья и спросила почти спокойно:
-- Исть будешь?
-- Не мешало бы, -- радостно согласился Иван, довольный, что все обошлось. Ему уже самому казались смешными его сомнения. Это же надо было поверить в такую глупость! И кому? Плечевому, который только и знает, что языком трепать!
Иван побежал на улицу, внес топор в сени, но когда проходил мимо двери, ведущей из избы в хлев, услышал приглушенное хрюканье Борьки, и темное сомнение опять шевельнулось в его душе, он хотел, но не смог его подавить.
Нюра поставила на стол две кружки парного, еще пахнущего коровой молока, и теперь гремела в печи ухватом, пытаясь извлечь чугунок с картошкой. Чонкин ей помог, усе лся за стол.
-- Слышь, Нюра, -- сказал он, придвигая к себе молоко,-- ты все же сердись, не сердись, а Борьку я завтра шмальну.
-- За что? -- спросила она.
-- Да причем тут за что, ни за что. Раз болтовня такая в народе пошла, значит надо шмальнуть, и чтоб не было никаких разговоров.
Он смотрел на неё настороженно, но она на этот раз плакать не стала. Она разложила картошку по тарелкам, пододвинула одну Чонкину, другую себе и сказала с горечью:
-- А если ты его убьешь, значит, думаешь, народ сразу перестанет болтать? Эх, не знаешь ты, Ваня, наших людей. Да они же все от радости взвоют. А разговоров пойдет... "Чего это он, мол, кабана вдруг застрелил?" "Понятно чего. С ним же Нюрка жила". А дальше больше. Один слово скажет, другой два прибавит. И уж так разрисуют, не хуже, чем в книге. "Пошла это Нюрка ввечеру корову доить, а Иван дома остался. Ждет-пождет нету Нюрки. "Дай,-- думает,-- погляжу, не заснула ли". Заходит он это в хлев, а Нюрка..."
-- Цыц, ты! -- заорал неожиданно Чонкин и двинул от себя кружку, расплескав по столу молоко. Картина, представленная Нюрой, подействовала на него так сильно, как будто он сам все это увидел и вопреки доводам, которыми она хотела его убедить, он опять взбеленился и, опрокинув скамейку, кинулся к винтовке, стоявшей возле дверей. Но Нюра опередила его. Она встала в дверях, как памятник, и сдвинуть Чонкину было её не под силу. Давешняя история повторилась. Чонкин толкал Нюру плечом и говорил:
-- Пусти!
А она отвечала ему: -- Не пущу! -- А он настаивал на своем:
-- Пусти!
А она отстаивала свое:
-- Не пущу!
Потом Чонкин уморился, отошел и сел на лавку, зажав винтовку в коленях.
-- Видать, Нюрка, правду брешет про тебя Плечевой,-- зло сказал он.-- Кабы у тебя с Борькой не было ничего, ты бы за него держаться не стала. Ему уж в обед сто лет, давно на сало пора, а ты его все бережешь. А коли так, нам с тобой вместе не жить. И вопрос, Нюрка, в настоящий период стоит либо так, либо эдак, либо я, либо кабан, даю тебе на размышление пять с лишним минут, а затем собираю свои манатки, и извини-подвинься.
Он посмотрел на ходики, висевшие против окна, засек время и, подперев голову рукой, отвернулся от Нюры, ожидая ее решения. Она придвинула к себе табуретку и села возле дверей. Оба сидели и молчали, как на вокзале, когда все заготовленные слова уже сказаны, осталось только поцеловаться, а тут сообщили, что поезд опаздывает на два часа.
Прошло пять минут, пять минут с лишним, прошло шесть минут. Чонкин повернулся к Нюре и спросил:
-- Ну, что ты надумала?
-- А что мне думать? сказала она печально.-- Ты, Ваня, сам все решай, сам поступай, как знаешь. А Борьку я убивать не дам. С тобой я знакома без году неделя, а он у меня живет, почитай, уже два года. Я его маленьким в колхозе взяла, когда ему было всего три денечка. И молоком из бутылки через соску поила,чи в корыте купала, и грелку на живот ложила, когда он болел. И он мне теперь, хоть смейся, хоть нет, вроде сына. И для него дороже меня никого нет, почему он меня провожает на работу и встречает, когда обратно иду. И какая б ни была погода, а только на пригорок взойду, а он навстречь мне несется, хоть по снегу, хоть по грязюке. И так у меня, Ваня, в иной момент сердце сжимается, что присяду я над этим Борькой и плачу как дура, сама не знаю, от радости или от горя, а скорее от того и другого. К тебе, Ваня, я хоть и привыкла и полюбила тебя, как мужа родного, но ты сегодня здесь, завтра там, найдешь себе другую, получше да покрасивше, а для Борьки лучше меня никого нет. И когда я буду одна, он подойдет, ухом об ногу потрется, и уже веселее, все же живая душа.
Её слова тронули Чонкина, но отступать он не стал, потому что имел о женщинах твердое представление -- раз отступишь, поддашься, потом на голову сядут...
-- Ну, а что же делать, Нюрка? Ведь это же такое говорят, да ведь этот стыд просто.
-- Смотри, Ваня, дело твое.
-- Ну, ладно. -- Он собрал в охапку винтовку, скатку и вещмешок и подошел к Нюре. -- Я ведь, Нюрка, ухожу.
-- Иди.-- Она отрешенно глядела в угол.
-- Ну и оставайся,-- сказал он и вышел на улицу.
Вечерело. На небе проступил первые звездочки. На столбе возле конторы играло радио. Передавали песни Дунаевского на стихи Лебедева-Кумача. Чонкин свалил свое имущество возле самолета, сел на крыло и задумался над зыбкостью счастья. Еще недавно, не больше часа назад, он был вполне благополучным человеком, хотя и временным, но хозяином дома, главой семьи, и вдруг все рухнуло, разлетелось, и он опять оказался одиноким, бездомным, привязанным к этому поломанному самолету, как собака к будке.
Но собака, которая привязана к будке, находится даже в более выгодном положении, её хотя бы кормят только за то, что она собака, а его, Ивана, оставили на произвол судьбы и неизвестно, собираются забрать или нет. Сидеть на наклонном крыле было неудобно, да и холодно становилось.
Чонкин пошел к стогу, стоявшему в огороде, натаскал несколько охапок сена и стал устраиваться на ночлег. Сам лег на сено, а свеху укрылся шинелью. Ему здесь было не так уж и плохо, во всяком случае, привычно, и он подумал, что вот сейчас выйдет Нюра и станет извиняться и просить его вернуться обратно, а он скажет: "Нет, ни за что. Ты сама так хотела, и пущай так будет". И это ж надо такое! Вот уж никогда не думал, что придется бабу ревновать, и к кому!
До него донеслось из хлева Борькино хрюканье. Чонкин вдруг представил себе, как именно могла быть Нюра с кабаном, и его даже передернуло от омерзения. Надо бы его все-таки пристрелить. Так он подумал, но на то, чтобы пойти и сделать это сейчас, у него почему-то не хватало ни зла, ни желания.
После песен Дунаевского передали последние известия, а следом за ним сообщение ТАСС. "Может, насчет билизации",-- подумал Чонкин, которому слово "демобилизация" или даже "мобилизация" произнести было не под силу, хотя бы и мысленно. Говорили совсем о другом. -- ...Германия, -- отчетливо выговаривал диктор,-- так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерениях Германии порвать пакт и предпринять нападение на Советский Союз лишены всякой почвы...
"Почва,-- подумал Чонкин,-- смотря какая. Если, к примеру, суглинок, так это гроб, а если сухая с песком, для картошки лучше не надо. Хотя тоже не сравнить с черноземом. И для хлеба хорош, и для всего..."
Подумал он о хлебе, и сразу засосало под ложечкой. Вообще, конечно, он тоже зря в бутылку полез. Плечевой чего ни ляпнет, только слушай, а он уши распустил как дурак. А теперь что ж. Теперь надо стоять на своем, хотя вроде бы и ни к чему, и есть, ой, как охота. Тем временем уже совсем стемнело. Звезды были теперь рассыпаны по всему небу, и одна из них, самая яркая, желтая, висела низко над горизонтом, казалось, пройди немного и протяни руку, достанешь. Гладышев говорил, что все небесные тела вращаются и движутся в пространстве. Но эта звезда не вращалась. Она висела на одном месте, и, сколько Чонкин ни щурился, никакого движения не замечал.
Радио, начавшее передавать концерт легкой музыки, вдруг захрипело и смолкло, но тут же на смену ему заиграла гармошка, и кто-то пока еще не установившемся басом заорал на всю деревню:
А хулиганом мать родила,
А хулиганом назвала,
А финку-ножик наточила,
А хулигану подала. -- И тут же откуда-то женский высокий голос:
-- Катька, сука несчастная, ты пойдешь домой али нет?
Потом гармонист заиграл "Раскинулось море широко", бессовестно перевирая мелодию, наверное, оттого, что в темноте не мог попасть пальцами в нужные кнопки. Потом гармошка смолкла, и стали слышны другие звуки, до этого неразличимые. Пищала полевая мышь, трещал сверчок, хрустела сеном корова и где-то возились и в сонной тревоге перекудахтывались куры.
Потом заскрипела дверь. Чонкин насторожился. Но это была не Нюрина дверь, а соседская. Гладышев вышел на крыльцо, постоял, повздыхал, может быть, привыкая к темноте, потом направился к ватерклозету, спотыкаясь между грядок и попыхивая цигаркой. Потом еще постоял на крыльце, покашлял, заплевал цигарку и вернулся в избу. Вскоре после него выскочила Афродита и торопливо помочилась возле крыльца. Потом Чонкин слышал, как она, закрывая за собой дверь, долго гремела засовом. Нюра не выходила, не просила прощения и, кажется, не собиралась.
СТРАНИЦА 1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
|
Просмотров: 1413 |
Добавил: Olesia |
Добавлено: 17.06.2013
|
|
