| Форма входа
|
|
| МЕНЮ САЙТА |
| | Старые страницы
|
|
| Новые страницы
|
|
| Книги
|
|
| Фоторепортаж
|
|
| Здоровье
|
|
| Мой баннер |
|
| Статистика |
 Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0
|
|
17.06.2013 8.Приключения солдата Ивана Чонкина
|
25
Прошло несколько дней с тех пор, как исчезло ведомство капитана Миляги,
но в районе никто этого не заметил. И ведь пропала не иголка в сене, а
солидное Учреждение,
занимавшее в ряду других учреждений весьма заметное место.
Такое учреждение, что без него вроде и шагу ступить нельзя. А вот
пропало и все, и никто даже не ойкнул. Люди жили, работали, рождались и
умирали, и все это без ведома соответствующих органов, а так, самотеком.
Это безобразие продолжалось бы неизвестно доколе, если бы первый
секретарь райкома товарищ Ревкин постепенно не стал ощущать, что вокруг него
будто-бы не хватает чего-то. Это странное ощущение постепенно в нем
укреплялось, оно сидело в нем, как заноза, и напоминало о себе везде, где бы
Ревкин не находился -- на бюро райкома, на совещании передовиков, на сессии
райсовета и даже дома.
Не сумев разобраться в своем состоянии, он потерял аппетит и стал
рассеян . Однажды дошел до того, что надел кальсоны поверх галифе и в таком
виде пытался отправиться на работу, но персональный шофер Мотя его тактично
остановила.
И вот как-то ночью, когда он лежал, смотрел в потолок, вздыхал и курил
папиросу за папиросой , жена Аглая, лежавшая рядом, спросила его:
-- Что с тобой, Андрей?
Он думал, что она спит, и подавился дымом от неожиданного вопроса.
-- В каком смысле?-- спросил он, откашлявшись.
-- Ты в последние дни стал какой-то нервный, спал с лица, ничего не ешь
и все время куришь. У тебя неприятности на работе?
-- Нет,-- сказал он,-- все в порядке.
-- Ты здоров?
-- Абсолютно.
Помолчали.
-- Андрей,-- волнуясь сказала жена, -- скажи мне как коммунист
коммунисту: может быть, у тебя нездоровые
настроения?
С Аглаей он познакомился больше десяти лет назад, когда оба они
проводили коллективизацию. Аглая, тогда еще двадцатипятилетняя комсомолка с
пылающим взором, покорила Ревкина тем, что дни и ночи проводила в седле,
лихо носясь по району, выискивая и разоблачая кулаков и вредителей. Ее
маленькое, но крепкое сердце не знало пощады к врагам, которых тогда в
большом количестве отправляли в в холодные земли. Она не всегда понимала
гуманную линию партии, не разрешавшей уничтожать всех на месте. Теперь Аглая
заведовала детским домом.
Услышав заданный ему вопрос, Ревкин задумался. Он погасил одну папиросу
и закурил вторую.
-- Да, Глаша,-- сказал он, подумав,-- ты, кажется, права. У меня
действительно нездоровые настроения.
Опять помолчали.
-- Андрей,-- тихо и непреклонно сказала Аглая,-- если ты сам в себе
чувствуешь нездоровые настроения, ты должен разоружиться перед партией.
-- Да, должен,-- согласился Андрей.-- Но что будет с нашим сыном? Ведь
ему только семь лет.
-- Не беспокойся. Я воспитаю его настоящим большевиком. Он забудет
даже, как тебя звали.
Она помогла мужу собрать чемодан, но провести в одной постели остаток
ночи отказалась по идейным соображениям.
Утром, когда пришла машина, Ревкин приказал шоферу Моте отвезти его
Куда Надо, потому что пешком он последнее время не ходил и не смог бы найти
дорогу.
К его немалому удивлению, Где Надо Кого Надо не оказалось. Не было ни
часовых, ни дежурных, и на больших зеленых воротах висел массивный замок.
Ревкин стучал в дверь и в ворота, пытался заглянуть в окна первого этажа --
никого не было видно.
"Странно,-- подумал Ревкин.-- Как это может быть, чтобы в таком
Учреждении никого не было?"
-- А здесь уже с неделю, наверное, как замок висит,-- сказала Мотя,
словно угадав его мысли.-- Может, их давно разогнали.
-- Не разогнали, а ликвидировали,-- строго поправил Ревкин и приказал
ехать в райком.
По дороге он думал, что в самом деле исчезновение такого серьезного
Учреждения нельзя объяснить ничем, кроме как ликвидацией. Но если это так,
то почему никто не поставил его в известность? И вообще можно ли
ликвидировать, да еще в военное время, организацию, при помощи которого
государство охраняет себя от внутренних врагов? И не объясняется ли
исчезновение происками этих самых врагов, которые теперь наверняка
активизировали свою деятельность?
Запершись в своем кабинете, Ревкин обзвонил ряд соседних районов и
путем осторожных расспросов выяснил, что повсюду те, Кто Надо, по-прежнему
имеются и вполне активно функционируют. От этого известия легче не стало.
Положение теперь казалось еще более запутанным. Необходимо было организовать
срочное расследование.
Ревкин снял трубку и попросил соединить его с капитаном Милягой.
-- Не отвечает,-- сказала телефонистка, и только тогда Ревкин понял всю
нелепость этого звонка. Ведь если бы Миляга существовал, ему незачем было б
звонить. Но, с другой стороны, кто может разобраться в сложном деле
исчезновенияивсех, Кого Надо, если именно те, Кому Надо, и
должны заниматься такими делами?
"Надо подать проект,-- подумал секретарь,-- чтобы в каждом районе было
два Учреждения. Тогда первое будет выполнять свои функции, а второе будет
наблюдать, чтобы не пропало первое".
Ревкин отметил эту мысль на листке настольного календаря, но тут же
явилась следующая: "А кто же будет
наблюдать за другим Учреждением? Значит, нужно создать
третье, а за третьим -- четвертое и так далее до бесконечности, но кто
же тогда будет заниматься другими делами?" Получался какой-то заколдованный
круг.
Однако размышлять долго некогда, надо действовать. Ревкин послал шофера
Мотю на рынок послушать, что гово-
рят бабы. Мотя вскоре вернулась и сообщила, что бабы говорят, будто
Учреждение в полном составе выехало в деревню Красное арестовывать какого-то
дезертира. Нить найдена. Теперь Ревкин снова чувствовал себя на своем месте,
и непонятное ощущение исчезло, словно заноза,вынутая пинцетом.
Ревкин позвонил в Красное. К телефону подошел председатель Голубев
(ожил, оказывается). На вопрос Ревкина, где находится выехавшая в Красное
команда, Голубев сказал:
-- А их Чонкин арестовал со своей бабой.
Слышимость, конечно, была плохая. Да и трудно было себе представить,
чтобы какой-то Чонкин с какой-то бабой могли арестовать сразу всех, Кого
Надо. То есть не надо. Ревкину показалось, что Голубев сказал не "с бабой",
а "с бандой".
-- И большая у него банда?-- поинтересовался он.
-- Да как сказать...-- замялся Голубев, вызывая в своем воображении
образ Нюры...-- вообще-то порядочная.
Не успел еще Ревкин положить телефонную трубку, как уже поползли по
району черные слухи. Говорили, что в округе орудует банда Чонкина. Она
многочисленна и хорошо
вооружена.
По поводу личности самого Чонкина толки были самые противоречивые. Одни
говорили, что Чонкин -- это уголовник,
бежавший из тюрьмы вместе со своими товарищами. Другие
спорили, что Чонкин -- белый генерал, который в последнее
время жил в Китае, а теперь вот напал на Советский Союз,
собирает он несметное войско, и к нему отовсюду стекаются
люди, обиженные Советской властью.
Третьи опровергали две предыдущие версии, утверждая, что под фамилией
"Чонкин" скрывается сам Сталин, бежавший от немцев. Рассказывали, что его
охрана состоит исключительно из лиц грузинской национальности, а баба у него
русская, из простых. Еще рассказывали, что Сталин, увидя, какие порядки
творяться в районе, пришел в сильное негодование. Он вызывает к себе
всевозможных начальников и наказывает их за вредительство. В частности,
арестовал и приказал тут же расстрелять полностью личный состав всех, Кого
Надо, во главе с самим капитаном Милягой.
Циля Сталина принесла эту новость из очереди за керосином.
-- Мойша, ты слышал?-- сказала она мужу, который у окна заколачивал
гвозди в подметку. -- Люди говорят, что
какой-то Чонкин расстрелял твоего знакомого гоя.
-- Да, я слышал, -- вынув изо рта гвозди, сказал Моисей Соломонович.--
Это был интересный молодой человек, и мне его очень жаль.
Циля пошла разжигать керосинку, но тут же вернулась.
-- Мойша,-- сказала она взволнованно,-- а как ты думаешь, этот Чонкин
еврей?
Моисей Соломонович отложил молоток.
-- Чонкин?-- повторил он удивленно.-- Мне кажется, это ихняя фамилия.
-- Чонкин?-- Циля посмотрела на мужа, как на глупого человека.-- Ха! Он
будет мне еще говорить! А как же тогда Ривкин и Зускин?
Возвратясь к керосинке, она сама себе на разные лады повторяла фамилию
"Чонкин" и в сомнении качала седой своей головой.
Чтобы как-то нейтрализовать зловещие слухи, местная газета
"Большевистские темпы" в разделе "Занимательная информация" поместила ряд
любопытных сведений. Было рассказано, например, о тритоне, пролежавшем пять
тысяч лет в замороженном виде и ожившем после того, как его отогрели; о том,
что некий народный умелец, слесарь из города Чебоксары, выцарапал на
пшеничном зерне полный текст статьи Горького "С кем вы, мастера культуры?".
Но поскольку слухи продолжали распространяться, газета,
стремясь направить умы по иному руслу, открыла на своих
страницах дискуссию: "Правила хорошего тона -- нужны ли
они?". В статье под таким заголовком лектор райкома
Неужелин писал, что всемирно-историческая победа Октябрьской революции
принесла народам нашей необъятной страны не только освобождение от власти
капиталистов и помещиков, но и отвергла прежние нормы морали и
нравственности, заменив их новыми, отражающими коренные перемены,
происшедшие в общественных отношениях. Новые нормы отличаются прежде всего
четким классовым подходом. Общество победившего социализма, писал лектор, не
приемлет буржуазные правила хорошего тона, в которых проявились принципы
господства одних людей над другими. Навсегда исчезли из обращения
"господин", "милостивый государь", "слуга покорный" и прочие. Слово
"товарищ", с которым мы обращаемся друг к другу, свидетельствует не только о
равенстве между собой различных групп населения, но и о равенстве мужчин и
женщин. Вместе с тем, мы отвергаем и проявления нигилизма в области
отношений трудящихся между собой. Неужелев утверждал, что, несмотря на новые
принципы, некоторые традиционные нормы поведения должны быть сохранены и в
нашем социалистическом общежитии. Например, в общественном транспорте (
которого, к слову сказать, в Долгове отродясь не бывало ) необходимо
уступать место инвалидам, людям преклонного возраста, беременным женщинам и
женщинам с детьми. Мужчина должен первым здороваться с женщиной, но не
подавать первым руку, пропускать женщину вперед и снимать головной убор,
находясь в помещении. Конечно, не обязательно целовать дамам ручки, но
проявлять внимание и чуткость к товарищам по производству и просто к соседям
необходимо. В связи с этим совершенно нетерпимы такие пережитки прошлого,
как взаимная грубость или нецензурная брань. Недопустимо также играть на
музыкальных инструментах после двадцати трех часов. Приведя ряд
отрицательных примеров, автор заканчивал статью мыслью, что взаимная
вежливость является основой хорошего настроения, от которого, в конечном
итоге зависит производительность нашего труда. А поскольку от нашей работы в
тылу зависит победа на фронте, решающий вывод напрашивался сам собой.
На некоторых статья произвела сильное впечатление.
Между прочим, в то время в городе Долгове среди прочих проживали два
весьма заметных гражданина. За давностью лет уже никто не помнит их имен,
званий и должностей.
Старожилы рассказывают, что это были два чудоковатых субъекта, которые
летом в соломенных шляпах, а зимой в серых папахах встречались на площади
Коллективизации и не спеша прогуливались по улице Поперечно -- Почтамтской
от площади до колхозного рынка и обратно. Во время прогулок они вели беседы
шепотом и с оглядкой на самые актуальные темы. То, что они в разгар военных
действий находились в Долгове, а не в действующей армии, заставляет
предположить, что они были непризывного возраста.
Вечером того же дня, когда вышла газета со статьей Неужелева, эти
мыслители, встретившись, как обычно, на площади, приветствовали друг друга
легким поднятием шляп.
-- Ну что вы на это скажете?-- с места в карьер спросил Первый
Мыслитель и тут же крутанул головой налево, направо, назад и опять налево,
направо, чтобы убедиться, что
никто не следит и не подслушивает.
Второй Мыслитель не стал спрашивать, на что на это. В результате
постоянных общений они научились понимать друг друга с полунамека. Второй
Мыслитель тоже совершил как бы ритуальное вращение головой налево, направо,
назад и
сказал:
-- Ах, бросьте! Надо же им чем-то заполнять газетную площадь.
больше не о чем писать?б
Немцы захватили Прибалтику, Белоруссию, Украину, стоят возле Москвы, в
районе тоже полная неразбериха: урожай не убран, скотина без корма, где-то
орудует банда какого-то Чонкина, а в районной газете не о чем больше писать,
как о хороших манерах?
-- Бросьте,-- повторил Второй Мыслитель.-- Какому-то лектору взбрело в
голову...
-- Вот тут-то вы и ошибаетесь!-- радостно взвизгнул Первый Мыслитель.
Это была его коронная фраза. В каждом споре со своим собеседником он с
замиранием сердца ждал именно такого момента, чтобы сказать: "Вот тут-то вы
и
ошибаетесь!"
-- Ни в чем я не ошибаюсь,-- недовольно проворчал его собеседник.
-- Уверяю вас, ошибаетесь. Поверьте мне, я хорошо знаю эту систему. У
них никому ничего не взбредет в голову без указания свыше. Здесь все сложнее
и проще. Они наконец-то поняли,-- Первый Мыслитель крутнул голвой и понизил
голос,--
что без возврата к прежним ценностям мы проиграем войну.
-- Из-за того, что не целуем дамам ручки?
-- Да-да!-- вскричал Первый Мыслитель. Именно из-за этого. Вы не
понимаете элементарных вещей. Сейчас идет война не меду двумя системами, а
между двумя цивилизациями. Выживет та, которая окажется выше.
-- Ну, знаете!-- развел руками Второй Мыслитель.-- Это уж слишком.
Когда-то гунны...
-- Что вы мне говорите про гуннов? Вспомните Македонкого!..
И тут пошло! Гунны, Александр Македонский, война с филистимлянами,
крестовые походы, переход через Альпы,
битва при Марафоне, штурм Измаила, прорыв линии Мажино...
-- Вы не понимаете!-- размахивал руками Первый Мыслитель.-- Между
Верденом и Аустерлицем большая разница!
-- А что вы мне со своим Аустерлицем? Вы возьмите Трафальгар!
-- Заберите его себе!
Так по дороге от площади до рынка и обратно они проспорили несколько
часов подряд, размахивая руками, останавливаясь, понижая и вновь повышая
голос. К единому мнению они не пришли, но зато подышали воздухом, что, как
известно, приносит организму большую пользу. Разойдясь далеко за полночь,
оба потом долго не спали, перебирая в памяти подробности разговора, и каждый
при этом думал: "А вот завтра я ему скажу..."
Достаточно сильное впечатление статья о хороших манерах произвела и на
других жителей города. Старая учительница в полемической заметке "А почему
бы и нет?", отдавая должное классовому подходу, утверждала тем не менее, что
целовать руки дамам не только можно, но и нужно. "Это,-- писала она,--
красиво, элегантно, по-рыцарски". А рыцарство, по ее словам, является
неотъемлемой чертой каждого советского человека. С резкой отповедью
учительнице в заметке "Еще чего захотели!" выступил знатный забойщик скота
Терентий Кныш. Для чего же, писал он, рабочему человеку целовать руки
какой-то даме? А что, если у нее руки не мыты, или того хуже -- чесотка?
"Нет уж, извините,-- писал Кныш,-- скажу вам с рабочей прямотой: если у вас
нет справки от доктора, я целовать вам руки не буду". Местный же поэт
Серафим Бутылко разразился длинным стихотворением "Я коммунизма ясно вижу
дали", не имевшим, впрочем, прямого отношения к теме дискуссии.
Подводя итоги дискуссии, газета поблагодарила всех, принявших в ней
участие, пожурила учительницу и Кныша за
крайности и в конце концов заключила, что само существование столь
различных точек зрения по данному вопросу свидетельствует о серьезности и
своевременности поставленной Неужелевым проблемы, что от нее нельзя
отмахиваться, но и решить ее тоже непросто.
Пока газета отвлекала население, руководители района, перебрав все
возможные версии, пришли к выводу, что Чон-
кин скорее всего командир немецких парашютистов, которые
высадились в районе, чтобы дезорганизовать работу тыла и
подготовить наступление войск на данном участке.
Не зная, что делать, районное начальство кинулось в область, область, в
свою очередь, обратилась к военным властям. На ликвидацию банды Чонкина (так
называемого Чонкина, говорилось в секретных документах) была брошена снятая
с отправляющегося на фронт эшелона стрелковая часть.
Сгущались серые сумерки, когда полк, соблюдая все правила маскировки,
подошел к деревне Красное и окружил ее. Два батальона перекрыли с двух
сторон дорогу, третий окопался вдоль огорода ( с четвертой стороны была
естественная преграда -- речка Тепа ).
Выслали двух разведчиков.
26
Арестовать даже весь личный состав районного Учреждения было для
Чонкина делом не сложным. Основные трудности возникли потом. Известно, что
каждый человек время от времени имеет обыкновение спать. Во время сна он
теряет бдительность, и этим могут воспользоваться те, кому выгодно.
Нюра стала подменять Чонкина на посту, но ей это тоже давалось
непросто, потому что обязанностей почтальона с нее никто не снимал. Да и
хозяйство оставалось на ней.
Кроме того, выяснилось, что работники Учреждения, как и простые
смертные, отправляют естественные потребности по нескольку раз в день.
Причем эти самые потребности у них почему-то возникают у каждого в разное
время. Еще ничего, когда Нюра на месте. Пока Чонкин водит очередного
желающего, Нюра сторожит остальных. Но когда Нюры нет или
когда она спит, другие могут сбежать, хотя рукику каждого
связаны. Сперва Чонкин выводил всех сразу каждый раз; потом придумал
иначе. Нашел на сеновале старый ошейник, привязал к нему крепкую веревку.
Проблема была решена окончательно и бесповоротно. Хочешь по нужде,
подставляй шею и будь свободен в пределах длины веревки. Тем более что
зимняя уборная находится тут же на скотном дворе, отделенная от основной
части избы узеньким коридором. (Потом свидетели показывали, что, как бывало
ни заглянешь в окно, всегда видишь одну картину: Чонкин сидит на табуретке
возле полуоткрытой двери, в одной руке держит оружие, в другой -- намотанная
на запястье и натянутая веревка.)
Но тут возникла новая трудность. И без того скудный запас Нюриных
продуктов резко пошел на убыль. Оказалось, что работники Учреждения и поесть
любят не меньше всех остальных групп населения. Нюра поначалу стойко
переносила все тяготы и лишения воинской службы, но однажды все все же не
выдержала.
Однажды в обычное время она вернулась домой. Солнце клонилось к закату,
но до вечера было еще далеко. Чонкин с винтовкой в руках сидел, как всегда
на табуретке возле двери, прислонившись спиной к косяку и вытянув ноги.
Пленники располагались на своем месте в углу. Четверо на полу резались
в дурака, пятый ждал очереди, двое спали, разделив подложенный под головы
старый Нюрин ватник, восьмой сидел на лавке и тоскливо смотрел в окно, за
которым была речка, лес и свобода.
Никто, кроме Чонкина, не обратил на Нюру никакого внимания. Но и Чонкин
ничего не сказал ей, только поднял голову и посмотрел на Нюру долгим
сочувственным взглядом.
Она молча бросила сумку к порогу и, переступив через вытянутые ноги
Чонкина, сунулась в печку, достала чугунок, а в нем всего одна картошина и
та в мундире. Нюра повертела эту картошину в руке и, зашвырнув в дальний
угол, заплакала. Это тоже никого не удивило, только капитан Миляга, сидевший
к Нюре спиной, не желая оборачиваться, спросил Свинцова:
-- Что там происходит?
-- Баба плачет,-- сказал Свинцов, с некоторой даже как будто жалостью
глянув на Нюру.
-- А чего она плачет?
-- Жрать хочет,-- хмуро сказал Свинцов.
-- Ничего,-- сбрасывая бубнового валета, пообещал капитан,
-- скоро накормим.
-- Уж это да.-- Свинцов бросил карты и пошел в угол.
-- Ты чего?-- удивился капитан.
-- Хватит,-- сказал Свинцов,-- наигрался.
Он расстелил на полу шинель, лег на спину и уставился в потолок.
Последнее время в дремучей душе Свинцова медленно просыпалось какое-то
смутное чувство, которое угнетало его и тревожило.
Чувство это называлось муками совести, которых Свинцов, не испытав
ничего похожего прежде, не мог распознать.
(Прежде Свинцов относился к человеку, как к дереву: скажут
распилить -- распилит, не скажут -- пальцем не тронет.) Но,
проснувшись однажды среди ночи, он вдруг подумал сам про
себя: батюшки, да как же так могло получиться, что был
Свинцов простым, незлобливым деревенским мужиком, а стал душегубом.
Будь Свинцов образованней, он нашел бы объяснение своей жизни в
исторической целесообразности, но он был человек темный, и совесть его,
однажды проснувшись, уже не засыпала. Она грызла его и не давала покоя.
Свинцов лежал в углу и смотрел в потолок, а товарищи его продолжали
обсуждать Нюру. Едренков сказал:
-- Может быть, она боится, что мы, когда освободимся, будем ее пытать?
-- Может быть,-- сказал капитан Миляга.-- Но напрасно она не верит в
нашу гуманность. Мы к женщинам особые методы не применяем. К тем,-- добавил
он, подумав,-- которые не упорствуют в своих заблуждениях.
-- Да,-- сказал Едренков,-- жалко бабу. Если даже не расстреляют, то
десятку дадут, не меньше. А в лагере бабе жить трудно. Начальнику дай,
надзирателю дай...
-- Вот я тебе сейчас как дам чугунком по башке!-- расседившись, сказала
Нюра и подняла чугунок.
-- А ну-ка поосторожнее!-- всполошился лейтенант Филиппов,
-- Рядовой Чонкин, прикажите ей, пусть поставит кастрюлю на место.
Женевская конвенция предусматривает гуманное отношение к военнопленным.
Этот лейтенант был большой законник и все время лез к Чонкину со своей
конвенцией, по которой будто бы пленных надо было хорошо поить, кормить,
одевать и вежливо обращаться. Чонкин и сам хотел бы жить по нормам этой
конвенции, да не знал, к кому обратиться.
-- Брось, Нюрка, с ним связываться,-- сказал он,-- чугунок погнешь.
Подержи-ка, а я сейчас.-- Он дал Нюре винтовку, а сам сбегал в сени.
Вернулся со стаканом молока и куском черной рассыпающейся лепешки, которую
днем специально испек из Борькиных отрубей.
Нюра рвала эту лепешку зубами, а слезы текли по ее щекам и падали в
молоко.
Чонкин смотрел на нее с жалостью и думал, что надо что-то делать. Мало
того, что сам ей сел на шею, а теперь еще и ораву эту всю посадил. Посмотрит
она, посмотрит да выгонит вместе с ними на улицу! Куда тогда с ними
деваться? Еще сразу, после того как он их арестовал, Чонкин думал, что
теперь где-нибудь кто-нибудь из начальства спохватится. Если забыли про
рядового бойца, то уж то,что пропала целая районная организация, может, на
кого-то подействует, прискачут, чтоб разобраться, что же такое случилось.
Нет, дни шли за днями, и все было тихо, спокойно, словно нигде ничего не
случилось. Районная газета "Большевистские темпы", кроме сводки
"Совинформбюро", печатала черт-те чего, а о"
пропавшем Учреждении -- ни гу-гу. Из чего Чонкин заключил, что люди
имеют обыкновение замечать то, что есть перед их глазами. А того, чего нет,
не замечают.
-- Нюрка,-- сказал Иван, приняв решение,-- ты их посторожи покамест, я
скоро вернусь.
-- Ты куда?-- удивилась Нюра.
-- Посля узнаешь.
Он расправил под ремнем гимнастерку, обтер тряпкой ботинки и вышел
наружу. В сенях захватил восьмисотграммовую флягу и двинулся прямиком к бабе
Дуне.
27
Председатель Голубев сидел в своем кабинете и с привычной тоской
перебирал деловые бумаги. За окном вечерело. От домов, деревьев, заборов,
людей и собак тянулись длинные тени, навевая грустные мысли и желание
выпить, чего он не делалвсо вчерашнего дня. Вчера он ездил в район и
просился на фронт. Битый час он доказывал рыжей врачихе, что плоскостопие --
недостаточный повод, чтоб ошиваться в тылу. Он повышал на нее голос, льстил
и даже пытался соблазнить, без особого, впрочем, энтузиазма. Под конец она
уже начала колебаться, но, засунув ему под ребра свои длинные тонкие пальцы,
пришла в ужас и схватилась за голову.
-- Боже мой!-- сказала она.-- Да у вас печень в два раза больше, чем
нужно. Пьете?
-- Бывает иногда,-- ответил ей Голубев, отводя глаза в сторону.
-- Надо бросить,-- решительно сказала она.-- Разве можно так
наплевательски относиться к собственному здоровью?
-- Нельзя,-- согласился Голубев.
-- Это просто варварство!-- продолжала она.
-- Да, действительно,-- подтвердил Голубев.-- Сегодня же брошу.
-- Ну ладно,-- смягчилась она,-- через две недели повторно пройдете
комиссию, и, если райком против не будет, езжайте.
После этого разговора он поехал домой. Против чайной лошадь, как
обычно, остановилась, но он стегнул ее концами вожжей и поехал дальше. И вот
уже полторавдня не пил ни капли.
"Да,-- глядя в окно,-- думал он удовлетворенно,-- что-что, а сила воли
у меня все-таки есть". В это время в поле зрения председателя оказался
Чонкин. Он шел через площадь к конторе и нес в руках некий обтекаемый
предмет, который Иван Тимофеевич сразу опознал опытным взглядом. Это была
фляга. Иван Тимофеевич сглотнул слюну и затаился. Чонкин приблизился к
конторе и, громко стуча ботинками, поднялся на крыльцо. Председатель
поправил на столе бумаги и придал своему лицу официальное выражение. В дверь
постучали.
-- Да,-- сказал председатель и потянулся за папиросой.
Чонкин вошел, поздоровался и остановился, топчась у дверей.
-- Проходи, Ваня, вперед,-- пригласил председатель, не отрывая взгляда
от фляги.-- Проходи, садись.
Чонкин нерешительно подошел к столу и сел на самый краешек скрипучего
стула.
-- Да ты, Ваня, не стесняйся,-- поощрил председатель,-- садись
нормально, на всю жопу, Ваня, садись.
-- Ничего, мы и так.-- назвав себя от смущения на "мы", Чонкин поерзал
на стуле тем самым местом, на которое столь деликатно указал председатель,
но дальше продвинуться все-таки не посмел.
После этого в кабинете установилось долгое и тягостное молчание.
Голубев смотрел на просителя выжидательно, но Чонкин словно язык проглотил.
Наконец, он пересилил себя и начал:
-- Ты это вот чего...-- сказал Чонкин и, покраснев от натуги, замолчал,
не зная,нкак дальше вести разговор.
-- Понятно,-- сказал председатель, не дождавшись продолжения.-- Ты,
Ваня, не волнуйся, а выкладывай по порядку, зачем пришел. Курить хочешь?--
председатель пододвинул к нему папиросы "Казбек" ("Дели" давно не курил).
-- Не хочу,-- сказал Чонкин, но папиросу взял. Он поджег ее со стороны
мундштука, бросил на пол и растоптал каблуком.
-- Ты это вот чего...-- начал опять Чонкин и вдруг решительно, со
стуком поставил флягу перед Голубевым.-- Пить будешь?
Председатель посмотрел на флягу и облизнулся. Недоверчиво посмотрел на
Чонкина.
-- А ты это по-товарищески или в виде взятки?
-- В виде взятки,-- подтвердил Чонкин.
-- Тогда не надо.-- Иван Тимофеевич осторожно подвинул флягу назад к
Чонкину.
-- Ну, не надо,-- так не надо,-- легко согласился Чонкин, взял флягу и
поднялся.
-- Погоди,-- забеспокоился председатель.-- А вдруг у тебя такое дело,
что его можно решить и так. Тогда выпить мы сможем не в виде взятки, а
по-товарищески. Как ты считаешь?
Чонкин поставил флягу на стол и подвинул к председателю.
-- Пей,-- сказал он.
-- А ты?
-- Нальешь, и я выпью.
Спустя полчаса, когда содержимое фляги резко уменьшилось, Голубев и
Чонкин были уже закадычными друзьями, курили папиросы "Казбек", и
председатель задушевно жаловался на свои обстоятельства.
-- Раньше, Ваня, было трудно,-- говорил он,-- а теперь и подавно.
Мужиков забралипна фронт. Остались одни бабы. Конечно, баба тоже большая
сила, особенно в условиях нашей системы, однако у меня вот молотобойца на
фронт забрали, а баба молот большой не подымет. Я тебе про здоровую бабу
толкую, а здоровых баб в деревне не бывает. Эта беременная, другая кормящая
мать, третья, хоть дождь, хоть ведро, за поясницу держится: "Ломит,
говорит,-- на погоду".-- А вышестоящее руководство в положенье не входит.
Требуют -- все для фронта, все для победы. Приедут -- и матом кроют. По
телефону звонят -- матом. И Борисов матом, и Ревкин матом. А из обкома
позвонят, тоже слова без мата сказать не могут. Вот я и спрашиваю тебя,
Ваня, как дальше жить? Почему я и прошу отправить меня хоть на фронт, хоть в
тюрьму, хоть к черту в зубы, только б освободиться от этого колхоза, пусть
им занимается кто другой, а с меня хватит. Но если правду тебе сказать,
Ваня, очень хочется под конец подправить немножко дела в колхозе, чтоб хоть
кто-нибудь добром тебя вспомнил, а вот не выходит.
Председатель безнадежно тряхнул головой и одним глотком принял в себя
полстакана самогона. Чонкин сделал то же самое. Сейчас разговор дошел до
самой выгодной для Чонкина точки. Надо было не упускать момента.
-- Если у тебя такое несчастье,-- небрежно сказал Чонкин,-- могу
помогти.
-- Да как ты мне можешь помочь?
-- Могу,-- стоял на своем Чонкин, наполняя стаканы.-- На-ка вот,
хлебани.-- Хошь, завтра утром выгоню на поле своих арестантов, они тебе весь
твой колхоз перекопают.
Председатель вздрогнул. Подвинул свой стакан ближе к Чонкину, сам
отодвинулся.ЧВстряхнул головой и уставился на Чонкина долгим немигеющим
взглядом. Чонкин улыбнулся.
-- Ты что?-- испуганным голосом сказал Голубев.-- Ты что это надумал?
-- Как хотишь,-- Чонкин пожал плечами.-- Я хотел, как тебе лучше. Ты
поглядел бы,лкакие морды. Да их, если как положено заставить работать, они
тебе горы свернут.
-- Нет, Ваня,-- грустно сказал председатель,-- не могу я на это пойти.
Скажу тебеэкак коммунист, я их боюсь.
-- Господи, да чего ж их бояться?-- всплеснул руками Чонкин.-- Ты
только дай мне поле ровное, чтоб я разом всех видел и мог сторожить. Да,
если не хотишь, я с ними в любой другой колхоз пойду. Нас сейчас кажный
примет, да еще и спасибо скажет. Ведь я от тебя никаких трудодней не прошу,
а только кормежку три раза в день, и все.
Первый испуг прошел. Голубев задумался. Вообще-то говоря, предложение
было заманчиво, но председатель все еще колебался.
-- Классики марксизма,-- сказал он неуверенно,-- говорят, что от
рабского труда большой выгоды нет. Но если сказать по совести, Ваня, нам и
от малой выгоды отмахиваться не приходится. А потому давай-ка выпьем еще.
Некоторое время спустя Чонкин вышел от председателя, слегка покачиваясь
от водки и хорошего настроения. В левом кармане его гимнастерки лежал клочок
бумаги, на котором пьяным неровным почерком было написано: "Бригадиру тов.
Шикалову! Принять на временную работу звено тов. Чонкина. Оформить в
качестве шефов". В том же кармане лежала и другая бумажка -- распоряжение о
выдаче звену Чонкина в виде аванса продуктов на неделю вперед.
28
Проснувшись на другое утро с больной головой, Иван Тимофеевич Голубев
смутно припомнил отдельные подробности вчерашнего вечера и сам себе не
поверил. "Этого не может быть,-- сказал он себе самому.-- Я человек,
конечно, пропащий, но такого сделать не мог, это мне просто приснилось или
примерещилось спьяну".
Но, как бы то ни было, на работу он все же не вышел, сказавшись
больным, и послал в контору жену выведать, что происходит. Жена вскоре
вернулась и передалапслова Шикалова, что все идет, как было намечено, и
звену Чонкина выделен фронт работ. Председатель мысленно застонал, но
сообщение было передано в такой форме,счто показалось ему вполне
естественным (а почему бы и нет?). В конце концов он несколько успокоился,
оделся, позавтракал, пошел в конюшню, взял лошадь и верхомкотправился
посмотреть, что происходит. Звено Чонкина (председатель именно так его и
называл) в полном составе трудилось на большом картофельном поле. Четверо
копали картошку, двое нагружали мешки, а еще двое (капитан Миляга и
лейтенант Филиппов) оттаскивали мешки к дороге и здесь опорожняли. Чонкин с
винтовкой на коленях преспокойно сидел на брошенной возле дороги старой
сеялке и лениво наблюдал за работой, время от времени встряхивая маленькой
своей головой, чтобы не заснуть.
Увидев председателя, Чонкин приветливо помахал рукой, но Иван
Тимофеевич проехал мимо, словно не заметив вокруг себя ничего.
29
Труд облагораживает человека. Правда, смотря какого. Пленники Чонкина
восприняли свою новую долю по-разному. Некоторые равнодушно, считая, что
всякая работа хороша. Некоторые даже были рады: проводить время на воздухе
все же приятнее, чем в душной, набитой клопами избе. Лейтенант Филиппов
переносил лишения стойко, но ратовал против нарушения Чонкиным международных
законов обращения с военнопленными (командный состав, говорил лейтенант,
нельзя заниматьнна физических работах).
Самое неожиданное действие произвела перемена положения на Свинцова.
Неожиданно дорвавшись до простого, знакомого ему с детства крестьянского
труда, он вдруг почувствовал неизъяснимое наслаждение. Работал он больше
всех, работал до изнеможения. Он копал картошку, насыпал в мешки, оттаскивал
к дороге и не могонасытиться, истязая себя. После ужина стелил на полу
шинель и спал, как убитый, но утром вскакивал раньше всех и нетерпеливо ждал
нового выхода в поле.
Капитан Миляга первое время был даже доволен таким оборотом дела: уж
теперь-тоо
Чонкин на все сто процентов заработал себе самую настоящую вышку. В
своих мечтах капитан часто представлял себе, как он с пристрастием будет
допрашивать Чонкина, при этом тонкие губы капитана растягивались в
мстительной улыбке. Но в последние дни капитан вдруг страшно забеспокоился.
Он испытывал чувство, похожеезна то, которое испытал Чонкин в первый день
войны, когда уверился, что он никому не нужен. Но Чонкин никогда не верил
особо в свою избранность, чего никаквнельзя было сказать о капитане Миляге.
И тот факт, что за долгое время никого не прислали за ними на выручку,
весьма волновал капитана. Что же могло случиться? Может быть, город Долгов
уже занят немцами? Может быть, Учреждение как таковое давно ликвидировано?
Может быть, задание использовать Учреждение на трудовом фронте спущено
Чонкину свыше? На свои бесконечные "может быть" Миляга искал и не находил
ответа. И в один прекрасный день в изобретательной голове капитана возникло
решение: надо бежать. Бежать во что бы то ни стало. И капитан стал
приглядываться к Чонкину, изучая его привычки и склонности, ибо прежде чем
победить врага, нужно его изучить. Капитан наблюдал окружающую местность, но
местность была ровная, бежать без риска быть застреленным трудно, а бежать с
риском капитан пока не хотел. В голове его зрел иной, смелый по замыслу
план.
30
Хотя наука и утверждает, что рабский труд себя не оправдывает, практика
использования работников Учреждения в колхозе "Красный колос" показала
обратное.вВ районные организации стали поступать сводки об уборке картофеля,
в которых значились такие цифры, что даже Борисов забеспокоился и позвонил
Голубеву сказать, чтоб врал да не завирался. На что Голубев ответил, что он
государство свое обманывать не намерен и документы отражают только то, что
есть на самом деле. Прибывший по поручению Борисова инструктор райкома
Чмыхалов вернулся в район с подтверждением, что в сводках отражается сущая
правда, сам своими глазами видел бурты картофеля, соответствующие полученным
сводкам. Как сообщили ему в колхозе, подобная производительность достигнута
за счет полного использования людских резервов. В конце концов в районе
поверили и велели газетепдать статью, обобщающую опыт пердового хозяйства.
Хозяйство ставили в пример другим, говорили: "Почему Голубев может, а вы не
можете?" Уже и до области докатились вести о колхозе, руководимом
председателем Голубевым, уже и в Москве кто-то упомянул Голубева в каком-то
докладе.
Вскоре Голубев узнал, что в какой-то голове районного масштаба родилась
идея направить рапорт о досрочной уборке картофеля лично товарищу Сталину.
Иван Тимофеевич понял, что теперь пропал окончательно, и, пригласив к себе
Чонкина, выставил две бутылки чистейшего первача.
-- Ну, Ваня,-- сказал он почти радостно,-- теперь нам с тобой крышка.
-- А в чем дело?-- поинтересовался Чонкин.
Голубев рассказал. Чонкин почесал в затылке и, сказав, что терять все
равно нечего, потребовал у председателя нового фронта работ. Председатель
согласился инпообещал перекинуть звено Чонкина на силос. Договор был обмыт,
и в сумерках, покидая контору, оба с трудом держались на ногах. На крыльце
председатель остановился, чтобы запереть дверь. Чонкин топтался рядом.
-- Ты, Ваня, человек очень умный,-- пытаясь нашарить в темноте засов,
говорил председатель заплетающимся языком.-- С виду дурак дураком, а
приглядеться -- ум государственный. Тебе бы не рядовым быть, а ротой
командовать. А то и батальоном.
-- Да мне хучь дивизией,-- хвастливо поддержал Чонкин. Держась одной
рукой за перила, он мочился, не сходя с крыльца.
-- Ну, насчет дивизии ты малость перехватил.-- Оставив попытку найти
замок, председатель стал рядом с Чонкиным и тоже начал мочиться.
-- Ну, так полком,-- сбавил Чонкин, застегиваясь. Тут под его ногами
оказалась ступенька, он не заметил и с грохотом покатился с крыльца.
Председатель стоял на крыльце и, держась за перила, ждал, когда Чонкин
подымется. Чонкин не подымался.
-- Иван,-- громко сказал Голубев в темноту.
Никакого ответа.
Чтоб не упасть председатель лег на живот и сполз вперед ногами с
крыльца. Потом он ползал на четвереньках, шаря по росостой траве руками,
пока не наткнулся на Чонкина. Чонкин лежал на спине, широко раскинув руки, и
безмятежно посапывал. Голубев залез на него и лег поперек.
-- Иван,-- позвал он.
-- А?-- Чонкин пошевелился.
-- Живой?-- спросил председатель.
-- Не знаю,-- сказал Чонкин.-- А чего это на мне лежит?
-- Должно, я лежу,-- сказал Голубев, немного подумав.
-- А ты кто?
-- Я-то?-- Председатель хотел обидеться, но, напрягая память, подумал,
что он, собственно говоря, и сам толком не знает, кто он такой. С трудом
все-таки вспомнил:- Голубев я, Иван Тимофеевич.
-- А чего это на мне лежит?
-- Да я ж и лежу.-- Голубев начал сердиться.
-- А слезть можешь?-- поинтересовался Чонкин.
-- Слезть?-- Голубев попробовал подняться на четвереньки, но руки
подогнулись, инон снова рухнул на Чонкина.
-- Погоди,-- сказал председатель.-- Я сейчас буду подыматься, а ты
упирайся в меня ногами. Да не в морду суй ноги, мать твою так, а в грудь.
Вот.
Наконец Чонкину удалось его все же спихнуть. Теперь они лежали рядом.
-- Иван,-- позвал Голубев после некоторого молчания.
-- А?
-- Хрен на. Пойдем, что ли?
-- Пойдем.
Иван поднялся на ноги, но продержался недолго, упал.
-- А ты вот так иди,-- сказал Иван Тимофеевич,-- снова становясь на
четвереньки. Чонкин принял эту же позу, и друзья двинулись в неизвестном
направлении.
-- Ну как?-- через некоторое время спросил председатель.
-- Хорошо,-- сказал Чонкин.
-- Так даже лучше,-- убежденно сказал председатель.-- Если и упадешь,
не расшибешься. Жан-Жак Руссо говорил, что человек должен стать на
четвереньки и идти назад, к природе.
-- А кто этот Жан-Жак?-- спросил Чонкин,-- с трудом произнося странное
имя.
-- А хрен его знает,-- сказал председатель.-- Какой-то француз.
Тут он набрал полную грудь воздуха и запел:
Вдо-оль деревни от избы и до избы
За-ашагали торопливые столбы...
Чонкин подхватил:
Загудели, заиграли провода,
Мы такого не видали никогда...
Иван,-- спохватился вдруг председатель.
-- Чего?
-- А контору я закрыл или нет?
-- А хрен тебя знает,-- беспечно сказал Иван.
-- Пошли обратно.
-- Пошли.
Идти на четвереньках было хорошо, хотя от росы немного мерзли руки и
промокли брюки на коленях.
-- Иван!
-- А?
-- Давай еще споем.
-- Давай,-- сказал Чонкин и затянул единственную известную ему песню:
Скакал казак через долину,
Через кавказские края...
Председатель подхватил:
Скакал казак через долину,
Через кавказские края...
Чонкин начал следующий куплет:
Скакал он садиком зеленым...
Но тут ему пришла в голову мысль, которая остановила его.
-- Слышь,-- спросил он председателя,-- а ты не боишься?
-- Кого?
-- Моих рестантов.
-- А чего мне их бояться?-- распоясался председатель.-- Я все равно на
фронт ухожу. Я их...
Тут Иван Тимофеевич употребил глагол несовершенного вида, по которому
иностранец, не знающий тонкостей нашего языка, мог бы решить, что
председатель Голубев состоял я работниками Учреждения в интимных отношениях.
Чонкин был не иностранец, он понял, что Голубев говорит в переносном
смысле. Председатель перечислил еще некоторые государственные, партийные и
общественные организации, а также ряд отдельных руководящих товарищей, с
которыми в переносном смысле он тоже находился в интимных связях.
-- Иван!-- вспомнил вдруг председатель.
-- А?
-- А куда мы идем?
-- Кажись, в контору,-- неуверенно сказал Иван.
-- А где она?
-- А хрен ее знает.
-- Погоди, мы, кажись, заблудились. Надо определить направление.
Председатель перевернулся на спину и стал искать в небе Полярную
звезду.
-- На кой она тебе?-- спросил Чонкин.
-- Не мешай,-- сказал Иван Тимофеевич.-- Сперва находим Большую
Медведицу. А от нее два вершка до Полярной звезды. Где Полярная звезда, там
и север.
-- А контора на севере?-- спросил Чонкин.
-- Не мешай.-- Председатель лежал на спине. Звезды частично были
закрыты тучами,ча остальные двоились, троились и четверились, и их все равно
было много, и, если судить по ним, север находился по всем направлениям, что
председателя вполне устраивало, ибо давло возможность ползти в любую
сторону.
Пока он снова становился на четвереньки, Чонкин значительно продвинулся
впередзи неожиданно уперся головой во что-то твердое. Пошарил перед собой
руками.
Это было колесо машины, вероятно, той, на которой серые приехали его
арестовывать. Значит, и контора должна быть рядом. И точно. Обогнув машину,
прополз Чонкин еще немного и вскоре наткнулся на стену, туманно белеющую в
темноте.
-- Тимофеич, кажись, контора,-- позвал Чонкин.
Подполз председатель. Провел ладонью по шершавой стене.
-- Во, видал,-- сказал он удовлетворенно.-- А ты еще спрашиваешь, зачем
Полярная звезда. Теперь ищи, тут где-то должен быть и засов.
Какое-то время шарили по стене, то натыкаясь друг на друга, то
расползаясь в разные стороны, и вдруг Чонкин первый сообразил:
-- Слышь, Тимофеич, а вообще-то засов должон быть там, где дверь, а
дверь там, где крыльцо.
Председатель подумал и согласился с доводом Чонкина.
Не для того, чтобы посмеяться над пьяным человеком лишний раз, а
единственно ради истины следует сообщить, что, даже найдя дверь, Чонкин и
председатель долгоч
не могли с ней справиться. Засов, как живой, вырывался из рук и каждый
раз больно ударял председателя по колену, так что трезвый давно остался бы
совсем без ноги, но пьяного, как известно, все же Бог оберегает немного.
Назад двинулись порознь. Остается загадкой, как Чонкин нашел дорогу
домой, остается только предположить, что за время ползания на четвереньках
он малость все-таки протрезвел.
Входя в калитку, Чонкин услышал за огородами приглушенный мужской
разговор и заметил тлеющий огонек папиросы.
-- Эй, кто там?-- крикнул Чонкин.
Огонек пропал. Чонкин стоял, напрягая слух и зрение, но теперь ничего
не было слышно, ничего не было видно.
"Должно, померещилось спьяну",-- успокоил себя Чонкин и вошел в избу.
31
Фитиль двенадцатилинейной лампы был прикручен почти до конца, только
маленький язычок пламени распространял свой немощный свет по комнате.
Нюра с винтовкой, зажатой между коленями, сидела на табуретке возле
двери. Пленники, намаявшись за день, спали вповалку на полу.
-- И где был?-- спросила Нюра сердито, но шепотом, чтобы не разбудить
спящих.
-- Где был, там меня нет,-- ответил Чонкин и ухватился за косяк, чтоб
не упасть.к
-- Ай назюзился?-- ахнула Нюра.
-- Назюзился,-- глупо улыбаясь, кивнул Чонкин.-- Как же не назюзиться.
Завтра, Нюрка, кидают нас на новый участок.
-- Да что ты!-- сказал Нюра.
Двумя пальцами свободной руки Чонкин вытащил из кармана гимнастерки
записку председателя о дополнительной выдаче продуктов и протянул Нюре. Нюра
поднесла записку к лампе и, шевеля губами, вдумалась в содержание.
-- Ложись, отдохни маленько, а то ведь не спамши,-- сказала она,
придавая голосуссвоему ласковую интонацию.
Чонкин в ответ похлопал ее по спине.
-- Ладно уж, ты поспи, а к утру на часок подменишь меня.
Он взял у Нюры винтовку, сел на табуретку, прислонился спиной к косяку.
Нюра, не раздеваясь, легла лицом к стене и вскоре заснула. Было тихо. Только
лейтенантиповизгивал во сне, как щенок, и громко чмокал губами. Серая моль
кружилась над лампой, то тычась в стекло, то отлетая. Было душно, влажно, и
вскоре за окном посыпался, зашуршал по листьям, по крыше дождь.
Чтобы не заснуть, Чонкин пошел в угол к ведру, зачерпнул прямо ладонью
воды и смочил лицо. Как будто полегчало. Но только уселся на прежнее место,
как снова стало клонить в сон. Он зажимал винтовку коленями и руками, но
пальцы сами собойсразжимались, и приходилось прилагать героические усилия,
чтобы не свалиться с табуретки. Несколько раз спохватывался он в последнее
мгновение и бдительно таращил глаза, но все было тихо, спокойно, только
дождь шуршал за окном и где-тоопод потолком настойчиво грызла дерево мышь.
Наконец Чонкин устал бороться сам с собой, загородил дверь столом,
положил на него голову и забылся. Но спал неспокойно. Ему снился Кузьма
Гладышев, председатель Голубев, Большая Медведица и пьяный Жан-Жак Руссо,
который от бабы Дуни полз задом на четвереньках. Чонкин понимал, что Руссо
его пленник и что он собирается убежать.
-- Стой!-- приказал ему Чонкин.-- Ты куда?
-- Назад,-- хрипло сказал Жан-Жак.-- Назад к природе.-- И пополз дальше
в кусты.
-- Стой!-- закричал Чонкин, хватая Руссо за скользкие локти.-- Стой!
Стрелять буду!
При этом он удивился, что не слышит своего голоса, и испугался. Но
Жан-Жак самиего испугался. Он сделал вдруг жалкое лицо и заныл, и сказал
капризным голосом, как ребенок:
-- На двор хочу! На двор хочу! На двор хочу!
Чонкин открыл глаза. Жан-Жак поднялся на ноги и принял облик капитана
Миляги. Капитан через стол тормошил Чонкина двумя связанными руками и
настойчиво требовал:
-- Слышь ты, скотина, проснись. На двор хочу!
Чонкин оторопело смотрел на своего разъяренного пленника и не мог
понять, во сне видит это или уже наяву. Потом понял, что наяву, встряхнулся,
встал неохотно,-- отодвинул стол, снял с гвоздя ошейник и проворчал:
-- Все на двор, да на двор. Дня вам мало. Подставляй шею.
Капитан нагнулся. Чонкин затянул ошейник на три дырки, чтоб не душило,
но и было достаточно туго, потом подергал, проверяя крепость, веревку, и
отпустил:
-- Иди, да побыстрее.
Свободный конец веревки намотал на руку и задумался. Мысли его были
простые. Глядя на муху, ползущую по потолку, он думал: вон ползет муха.
Глядя на лампу, думал: вон горит лампа. Задремал Снова снился Жан-Жак Руссо,
который пасся на огороде у Гладышева. Чонкин закричал Гладышеву:
-- Эй, слышь, так это ж не корова, это Жан-Жак весь пухс твой сожрал.
А Гладышев злорадно усмехнулся и, приподняв шляпу, сказал:
-- Ты за пухс не боись, а посмотри лучше, что он отвязался и сейчас
убегет.
Чонкин с перепугу проснулся. Все было тихо. Храпел Свинцов, горела
лампа, мухаСползла в обратном направлении. Чонкин слегка потянул веревку.
Капитан был все еще там. "Запор у него, что ли?"- подумал Чонкин, закрывая
глаза.
Жан-Жак куда-то пропал. Молодая женщина тащила с речки корзину белья.
Она шла и улыбалась такой светлой улыбкой, что Чонкин поневоле тоже
заулыбался. И не удивился, когда она, положив корзину на землю, взяла его на
руки легко, как пушинку, и стала покачивать, напевая:
А-а, люли,
Прилетели гули,
Прилетели гули,
Прямо Ване в люли...
-- Ты кто?-- спросил Чонкин.
-- Ай не узнал?-- улыбнулась женщина.-- Я -- твоя матерь.
-- Мама,-- потянулся к ней Чонкин руками, пытаясь обхватить ее шею.
Но тут из-за кустов выскочили какие-то люди в серых гимнастерках. Среди
них Чонкин различал Свинцова, лейтенанта Филиппова и капитана Милягу.
Капитан протянул к Чонкину руки.
-- Вот он! Вот он!-- закричал Миляга, и лицо его исказилось в страшной
улыбке.
Прижимая к груди сына, мать закричала не своим голосом. Чонкин тоже
хотел закричать, но не смог и проснулся. Ошалело смотрел вокруг себя.
Все было тихо, спокойно. Слабым огнем горела лампа с прикрученным
фитилем. Спали на полу пленники. Спала на кровати, отвернувшись к стене,
Нюра.
Чонкин посмотрел на часы, часы стояли. Он не знал, сколько времени
спал, но ему показалось, что спал он довольно долго. Однако капитан Миляга
все еще был там, в уборной, о чем свидетельствовала намотанная на руку
Чонкина веревка.
-- Хватит, будешь еще там рассиживаться,-- сказал Чонкин как бы самому
себе и подергал веревку, двая понять, что действительно хватит. После этого
он выждал время, достаточное, по его мнению, чтобы подтянуть штаны, и снова
подергал веревку. На том конце никто не отзывался. Тогда Чонкин поднатужился
и потянул веревку сильнее. Теперь она подавалась, хотя и с трудом.
-- Давай, давай, нечего упираться,-- бормотал Чонкин, перехватывая
веревку все дальше и дальше. Вот в коридоре послышались уже шаги. Но они не
были похожи на мягкие шаги капитана Миляги. Шаги были частые и дробные, как
будто кто-то мелко семенил в твердой обуви.
Страшная догадка мелькнула в голове Чонкина. Изо все силы рванул он к
себе веревку. Дверь распахнулась, и в избу с недоуменным выражением на лице
ввалился заспанный, перемазанный с ног до головы навозом кабан Борька.
32
Выбравшись на волю, капитан Миляга почувствовал сильное волнение и
полный разлад всего организма. Сердце в груди трепыхалось без всякого ритма,
руки дрожали, а ноги и вовсе не слушались, и капитан не видел никакого
смысла в своемспобеге. Там, в избе, было тепло и более или менее уютно, а
здесь дождь, холод, полная темнота, и неясно, куда бежать и зачем.
Он не чувствовал волнения, когда перерезал веревку о примеченную еще
днем косу, хладнокровно надел ошейник на кабана, хотя тот и сопротивлялся.
Ворота в хлев были заперты снаружи, но капитан нашел дырку под самой крышей
и с трудом пролез сквозь нее, разорвав на плече гимнастерку. И вот теперь он
не знал, во имя чего это делал. Было темно, сыпал дождь, холодные капли,
скатываясь по крыше, попадали за ворот и медленно ползли по спине. Капитан
не обращал на это внимания, он стоял, прислонившись затылком к бревенчатой
стене и плакал.
Если бы кто-нибудь подошел и спросил: "Дядя, чего ты плачешь?", он не
смог бы ответить. От радости, что оказался на воле? Но радости не было. От
злости? От желания отомстить? Сейчас не было в нем ни того, ни другого. Было
полное безразличие к своей судьбе и ощущение беспомощности и бессмысленности
всякого действия. Для капитана Миляги это было незнакомое состояние, он не
двигался с места, рискуя, что Чонкин сейчас его хватится, и плакал, не
понимая себя. Может быть, это была просто истерика после всего, что капитану
пришлось пережить в последнее время.
Вдруг он вздрогнул. Ему показалось, что он во дворе не один.
Вглядевшись в темноту, он различил очертания странного какого-то существа
или предмета крупныхс размеров. Он не сразу понял, что это просто-напросто
самолет, тот самый, из-за которого и началась вся заваруха. А когда понял,
чуть-чуть успокоился и, успокаиваясь, начал соображать.
Самолет стоял на краю огорода хвостом к избе. Значит, город Долгов
приблизительно находится в той стороне, куда смотрит правое крыло самолета.
Значит, бежать надо в том направлении. А зачем ему нужен этот Долгов, если
там из его Учреждения не осталось никого, кроме секретарши Капы? Значит,
надо идти прямо в область, к Лужину, начальнику областного управления. А что
сказать? Сказать, что один солдат с винтовкой образца тысяча восемьсот
девяносто первого, дробь тридцатого года арестовал полностью весь личный
состав районного отдела? По нынешним временам военный трибунал и расстрел
обеспечены. Хотя, если трезво взвесить все обстоятельства, можно и
выкрутиться. Тем более, что за Лужиным Миляга кое-что знал. В частности,
кое-что насчет происхождения областного начальника. Может быть, сам он уже и
забыл, что отец его до революциибв соседней губернии был полицмейстером, но
Миляга не забыл и на всякий случай держал это обстоятельство в голове. Вот
почему у Миляги была надежда, что Лужин не захочет доводить дело до
трибунала. Тем более, что в происшедшем конфузе виноват, по существу,
лейтенант Филиппов. Ну что ж, с Филипповым придется проститься, хотя,
конечно, и жаль парня немного. Что касается Чонкина, то он, Миляга, займется
им лично.
Вспомнив про Чонкина, капитан мстительно улыбнулся. И вытер слезы.
Жизнь его обрела смысл. И ради этого смысла стоило идти сквозь дождь и
сквозь мрак.
Капитан отклеился от стены и шагнул вперед. Ноги разъезжались и вязли в
размокшей почве. Но сапоги у него еще крепкие, как-нибудь выдержат.
Он уже обогнул самолет, когда за спиной скрипнула дверь. Кто-то вышел
на крыльцо. Капитан, не раздумывая, рухнул в грязь. Сейчас, когда он вновь
обрел волю к победе, капитан для своего спасения готов был вынести и не
такое.
-- Ну чего там видать?-- Откуда-то, должно быть, из избы, послышался
беспокойныйпголос Нюры.
-- Ничего не видать,-- совсем близко сказал Чонкин.-- Фонарь бы зажгла,
что ли.
-- Карасину нет,-- отозвалась Нюра.-- А лампу вынести, эти сбегут.
Зачавкала грязь прямо возле капитанского уха.
Еще чуть-чуть, Чонкин наступит на капитана, и все пропало. А что, если
дернутьпего за ногу, он упадет?..
-- Ну, чего?-- опять крикнула Нюра.
-- Ничего,-- сказал Чонкин.-- Ботинки худые. Чего тут в них без толку
лазить по грязи. Он небось уж давно убег.
-- А что ж ему, тебя дожидаться? Иди в избу, нечего грязь месить.
Чонкин постоял еще над капитаном, повздыхал, затем чавкающие шаги его
стали медленно удаляться.
Капитан Миляга не спешил. Он подождал, пока Чонкин поднимется на
крыльцо, подождал, пока щелкнет за ним щеколда, Дальше капитан продвигался
ползком. Вот уже и забор. Оглянувшись и не увидев ничего подозрительного,
капитан вскочил на ноги и одним рывком перемахнул через суковатые жерди. И
тут же перед ним, словносиз-под земли, выросли две темные фигуры в
плащ-палатках. Капитан хотел вскрикнуть, но не успел. Одна из фигур
взмахнула прикладом, и капитан Миляга потерял сознание.
СТРАНИЦА 1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
|
Просмотров: 1701 |
Добавил: Olesia |
Добавлено: 17.06.2013
|
|
